I. Альтенберг.
В Альтенберге, столице зимнего отдыха в Рудных горах, в котором, помимо прочего располагается довольно известная санно-бобслейная трасса, я бывал наездами неоднократно. Каждый раз зимой, истосковавшись в тёплой чаше дрезденского амфитеатра по снегу, холоду, настоящей зиме. Альтенберг — то же для Дрездена, что для Безансона Понтарлье. И Юрские горы чем-то напоминают Рудные, кучерявостью зелени, пологостью, плавностью линий, журчанием горных ручейков, весело плещущихся по обрубкам-валунам. Из саксонской столицы в зимний курорт можно добраться с пересадкой: из Дрездена до Хайденау на эс-бане, а дальше на миниатюрной дизельной электричке больше похожей на шустрый трамвай или на прямом автобусе — время в пути в обоих случаях около полутора часов. Зимой в Альтенберге, расположенном на высоте 750 м. над уровнем моря, гарантированно снег, огромные сугробы — не перейдёшь дорогу нигде, кроме специальных расчищенных мест, поскольку техника сгребает его с проезжей части на обочины до исполинских отложений. На склоне, от которого ведёт свой подъём горнолыжный подъёмник санкам не проехать. Текут рекой кетчуп и глинтвейн. Раскрасневшиеся от мороза и движения люди шумно балагурят у столиков. Им блаженство, в отличие от скопившихся в очереди у проката лыж и сноубордов порожних путешественников, которых немилосердно донимает стужа. Походными тропами чешут коньковым стилем лыжники равнинные, в лягушатнике резвятся скатываясь на санках с безопасного склона малыши. Таков Альтенберг зимой. С толстой шапкой снега на всех крышах, коростой льда и сугробами на платформе маленькой ж/д станции, особой прозрачностью воздуха при взгляде вдаль.
Летом тут почти совсем безлюдно. Редкие путники, предпочевшие прохладу и переменчивость горного климата знойному городскому лету, поездке на море, на далёкий и затоптанный юг. Тот склон, где зимой не протолкнуться, обнажил дорожку на первый ярус, откуда в снежное время года стартует на санках малышня — лыжников же тянет ещё много дальше. Летом на этом ярусе незатейливые детские аттракционы, но главное — летняя санная трасса для всех от мала до велика. Подъём к стартовой точке длится с пять минут, а спуск около двух минут, если, конечно, перед вами не окажется волею судеб полоумный дедуля не понимающий что происходит и движущийся со скоростью парализованной улитки. Ежели дорога свободна, то спуск доставляет массу удовольствия, особенно, когда примерился телом к виражам, хорошо узнал все изгибы трассы. Лыжный же подъёмник тянет наверх отважных гонщиков девал-картинга, готовых скатиться в тряской машинке с горы, притормаживая на виражах и растягивая рот в улыбке для фотографирующих их в сторонке друзей и прочих почитателей.
Поодаль от санного развлечения столб с указателями маршрутов для любителей длительных прогулок в лесу и к различным окрестным достопримечательностям, главная из которых музей горного дела в шахте, где до 1990 года добывалось олово. Горняк, проработавший на шахте 30 лет, поведал во время экскурсии под землей много интересного, познакомил с технологией добычи олова, опасностями и трудностями этого непростого ремесла, которое когда-то и привело к расцвету Альтенберга и вообще горной индустрии в Рудных горах. В сырости и холоде, в постоянном ожидании обвалов, долбили ещё с XVI века шахтёры породу простыми инструментами при колеблющемся свете свечей до десяти часов в сутки!
Кстати, о горах. В регионе Альтенберга самые высокие — выше 800 метров, а Калеберг — 905. С её платообразной вершины в ясную погоду видно аж Снежку в Судетских горах между Польшей и Чехией в 135 км на восток, Дрезденскую телебашню, Пирну, Эльбские песчаниковые горы, Фрайберг — всё как на ладони. Потрясающий вид! На переднем плане санаторий Раупеннест, («Гнездо гусеницы»), комплекс бассейнов которого открыт и для сторонних посетителей. Это не аквапарк, так что никаких головокружительных горок и водяных пушек, зато тёплый гидромассаж и покой в окружении спокойного контингента восьмидесятилетних подагриков.
Другой потрясный вид с Комариной горки («Mückenberg»), куда из Альтенберга ездит экскурсионный автобус замаскированный под паровозик. На вершину, где, помимо смотровой площадки есть ещё замечательный постоялый двор с гостиницей и рестораном, в котором гуляют свадьбы и жуют гуляш, можно добраться и с противоположной стороны — из богемской долины туда тянется канатная дорога с открытыми двойными сидениями. С Комариной горки открывается вид на распластанное Теплице!
Часть пути лжепаровозика на Комариную горку можно проделать и пешком, вооружившись походной палкой и стопкой бутербродов. Около 5 километров отделяют Альтенберг от Циннвальда, пограничной деревушки с необычной церковью, поставленной когда-то для покинувших Богемию и обосновавшихся вблизи ставшей враждебной родины протестантов. Путь в Циннвальд весьма живописен. Некрутой подъём плотной лесной дороги ведёт вдоль заросшей чертополохом и маленькими ёлочками предлесной полосы шириной в несколько метров. Дальше идут деревья. На этой полосе встречаются на пути островки мятлика и тимофеевки, пастушей сумки и львиного зёва. То тут, то там высятся нарядные башни пурпурной наперстянки. Вдоль пути метрах в трёхсот друг от друга стоят стенды с полезной информацией о лесе, историей его полного истребления за века горнодобычи и постепенного кропотливого восстановления усилиями специалистов и энтузиастов родного края. Ценным подспорьем для тех, кто не обзавёлся картой походных путей служат указатели. Совсем рядом биатлонная трасса, проходим мимо её просторной парковки, а ещё в полукилометре опустевшие помещения пограничного контроля, таможня. Недлинный мост — и вот уже Чехия встречает торговым бараком со всякой всячиной, шлёпками и ужасным китчем: какими-то сисястыми гномихами и керамическими козлами. В Заграничная метаморфоза почти незаметна. Даже указатели почти не изменились, лишь чуть больше стало машин с CZ в номерах. Еда в приграничном ресторане отменна. Как славно бросить в бой все десять чешских слов, которые знаю! По какому-то заброшенному полю перешли границу обратно и уже снова в немцех. На возвышенности у границы стоит отель Lugsteinhof, весь целиком посвящённый зимним видам спорта. В коридорах сводки с давно отгремевших первенств по бобслею, фотографии олимпийских чемпионов, лыжные палки легенд слалома. В такие минуты сожалею, что не посвятил себя, как дядя А. спорту во всех его ипостасях. В ресторане с чудными балкончиками, с которых открывается вид на зубчатую кайму ёлочных верхушек на горизонте, фокусник устраивает своё представление с исчезновением апельсинов из ящика и самозавязыванием положённых в шляпу по отдельности разноцветных платков. А прошлое рядом. Оно подкарауливает путника в неприметных памятниках, маскирующихся под очередной ухоженый клочок земли с цветами, буйной зеленью. Здесь, на самой границе «колыбели Реформации» Саксонии когда-то расселились изгнанные из Богемии протестанты. Здесь гнали «маршем смерти» узников концлагерей спешно избавляясь от живых улик перед лицом надвигающегося возмездия. А ещё далее почти стёртые природой следы немецких деревень с чешской стороны, сознательно преданные уничтожению после изгнания немцев из Чехословакии после войны. Смерть есть смерть. Хотя и понимаешь, что большинство выкорчеванных из родных мест рвались в «Рейх» и, оргазмируя, тянули руки в нацистском приветствии в трагическом марте 1939 по пути колонн вермахта.
На обратном пути по лесной дороге из Циннвальда встречаются все недостающие элементы лета: тушка кротёнка, кузнечик, пугливые бабочки, улитки с домом и улитки-бомжи, кое-где сквозь ветви здоровых собратьев выступают потемневшие скелеты засохших деревьев. Вдруг принялись досаждать слепни лишь недвижимые на дороге после хлёсткого удара плашмя ладонью прекращающие настырные лобовые атаки. Помимо них — раздолье и покой. Журчит уже почти у поворота дороги к городку искусственный источник, всё чаще встречаются скорые велосипедисты в полном обмундировании и одинокие путники, семьи отпускников, пубертаные гулёны. С балкона-террасы дома, что нас приютил, гляжу в тишину устаканившихся склонов, которые и днём-то не искрились движением. Сейчас замер неутомимый подъёмник, разбрелись по домам, машинам да электричкам праздношатающиеся и всё закруглилось и смирилось с наступлением тёмного времени суток. Лёгкие с неохотой возвращают в атмосферу прохладный оглушительно-насыщенный воздух. Сон глубже и безмятежнее, нежели в городе. В ванной на сушилке фантомно пованивают призраки лыжных ботинок зимних постояльцев.
II. Теплице и Духцов.
В пору своих первых, полусознательных разъездов осени 2011 года побывал я в Теплице, а ныне вернулся проездом в город Дукс или Духцов, во дворце которого в преклонные годы трудился библиотекарем Казанова (разумеется не мент, а Джакомо), чья фамилия стала нарицательной благодаря написанной именно в Дуксе Histoire de ma vie, четырём тысячам страниц его мемуаров. Теплиц уже тогда показался мне весьма похожим в архитектурном смысле на соседние саксонские городки, но много запущеннее, провинциальнее, беднее. За шесть лет на центральных улицах похорошели фасады, привокзальный сквер приглянулся чистотой и добротностью, но вокзал… В вокзал входишь с содроганием, предчувствуя гибель под его обломками — настолько внешний его вид ужасает свисающими шматками штукатурки, щербатостью, будто его только-только обстреляли шрапнелью. Зато внутри оказалось терпимо, возможно благодаря контрасту. Особенно симпатичны монументальные фрески главного (и единственного) зала. Всё-таки Теплиц славен своей историей. Как первый чешский курорт. Как место встречи императоров антинаполеоновской коалиции.
Даже в сравнении с Теплицем Духцов провинциален и пустынен; мы были единственными пассажирами, покинувшими поезд на ж/д станции, в его холле ни души, на площади перед ним лужа асфальта, на ней маршрутка разумеется тоже пустая, в маршрутке чех, вежливо отказавшийся нас брать два километра до города без крон, зато давший массу непрошенной и бесполезной информации касаемой расписания и топографических особенностей города. По пути вдоль автодороги нам поначалу не встретилось ничего кроме бензозаправки и каких-то мутных построек смутного назначения. После клуба байкеров пошли первые улицы. Большинство магазинов, несмотря на будний день, были закрыты, за исключением весьма многочисленных винотек. Изредка шёл нам на встречу небритый бурый дед в грязноватом спортивном костюме расстёгнутом до середины груди и мочалом седых волос на ней же, поверх не блещущей белизной майки. В его взгляде явно читалось немое удивление. С тем же удивлением глядели на нас редкие цыгане, проходящие шумной гурьбой противоположной стороной улицы. С любопытством таращились кошки с подоконников окон первых этажей. А мы тем временем промаршировали до сберкассы, где, как собака, всё понимающая, но не говорящая по-аглицки операторша поменяла наши евро на кроны. Пустое брюхо к науке глухо, посему мы решили взять птидэж в одном из кафе прежде, чем предпринимать осмотр дворца Казановы. Кафе носящее это славное для всех бабников и бегунов за юбками имя оказалось на главной по значению, но не по степени облезлости образующих её зданий площади действительно одно, как, впрочем, и среднее количество фланирующих на оной прохожих. Сносная, хоть и довольно рустикальная атмосфера обещала спокойное принятие пищи. На рекламных стендиках на столах красовались аппетитные панини. Уже предвосхищалось течение кофе по трубкам кофе-машины напрямик в блестящую и холодную чашку. Ожидания, напротив, не предвиделось — кроме нас наблюдалась лишь трое посетителей за одним столиком, которые, как казалось, уже сделали заказ. Тридцатипятилетняя с виду официантка напрочь отказалась говорить и даже понимать язык Чосера, так что нам пришлось активировать славянский языковой блок — на смеси русского, польского и чешского нам удалось-таки выразить свои пожелания, однако оказалось, что никаких панини в кафе нет, заказ трёх порций блинчиков может потребовать довольно много времени на приготовление, а посему ни о каких напитках, к сожалению, мечтать не приходится. Вероятно, что сам Казанова пришёл бы в ярость, если бы узнал, что в кафе, которое злоупотребляет его славным именем, царят порядки советской столовки (che cazzo!). Накляузничал в Гугле, выдав две звезды за-ради доброй памяти старины Джакомо! Впрочем, и в самом дворце, который лишь немногим в лучшую сторону отличается от здания теплицкого вокзала, было так, как в достославные времена, когда библиотекарем там на склоне лет трудился Казанова. Разве что цветущий и опрятный парк, задником к которому служит красивейший и нереальный вид на хребет Рудных гор, оставил яркое и радостное воспоминание. Сам дворец, родовое гнездо Вальдштайнов, где во время оно гостили три императора, Гёте, Шиллер, Бетховен, посвятивший хозяину знаменитую «вальдштейновскую» сонату, ныне производит в целом печальное впечатление: от стен отваливаются сплошные пласты штукатурки, обнажая голую кирпичную кладку, краска стен поблёкла, будто давно её не касался валик маляра, а сам музей… Коллекция его довольно богата — старинная мебель, фарфор, элементы старинной утвари, историческое оружие, охотничьи трофеи, кропотливо восстановленные интерьеры комнат, которые занимал Казанова, его библиотека, правда с иными книгами, но сохранившая дух («dux») того времени — но отчего-то самому посетить музей нельзя. Необходимо идти в группе с чешским экскурсоводом, арендовав на время экскурсии убого переведённые (русский и немецкий), содержательно обрывочные распечатки с текстом, который ещё и сгодился бы, если бы осмотр музея проходил в автономном режиме, без следования тараторящему без чувства и умолка по-чешски экскурсоводу. А так вышло глупо. Хорошо хоть я успел прочитать в спешке пару страниц означенных распечаток ожидая начала осмотра. М-да. Дамочка-экскурсовод даже не поприветствовала своих иностранных гостей, никого не поприветствовала, не попрощалась, одно лишь затребовав командирским тоном сальные распечатки назад. Na shledanou! — и катитесь колбаской. Иным оказался дядька из городского музея, который располагается неподалёку от замка. Мы, вероятно, были первыми за день посетителями сего в лучших традициях провинциальных городов устроенного краеведческого музея. Дядька сразу заговорил с нами на сноснейшем немецком, открыл помещения и ходил за нами, пока мы осматривали какашки мамонта, чёрно-белые виды города и всё, чем в остальном славится Духцов. Подводя итоги, можно смело утверждать, что несмотря на столь примечательную личность в рекламных козырях города как Джакомо Казанова, Духцов пока не очень-то стремится сию карту разыгрывать. Туристы, которых было бы весьма удобно останавливать здесь на пути из Праги в Карловы Вары на чашечку кофе под попсовую болтовню про главного соблазнителя в мировой истории, пока обходят Духцов стороной. А ведь ласковый галантный телёнок мог бы сосать и пражских, и дрезденских маток — в Теплице из столицы Саксонии идёт прямой автобус. Быть может, Казанова просто ждёт своего часа…
III. Гласхютте, Лауэнштайн, Гайзинг.
На ветке Хайденау-Алтенберг вглубь Рудных гор много любопытного — выходить можно на любой остановке. Я уже писал о величавом замке Везенштайн, в котором творил и правил мудрый король Иоганн. Дальше по пути поезда городок Гласхютте, столица часовой промышленности, где открыт музей часов, очень информативный и интересный. Когда-то часовую промышленность разместили в Гласхютте, чтобы создать новые рабочие места взамен клонящемуся к закату горному делу. Гласхюттские часы были знамениты во всей Германии, но после войны всё, почти всё оборудование было вывезено в рамках репарационной деиндустриализации в Москву. Работникам удалось по памяти (!) восстановить почти 40 станков и возобновить производство, которое пережило и следующую деиндустриализацию 1990-х гг.
Далее в сторону Альтенберга руины крепости (нач. XIII в.) и замок (XVI в.) Лауэнштайн — одно из владений влиятельнейшей в истории Саксонии семьи фон Бюнау. Их осознанное соседство на господствующей в холмистом пейзаже скале впечатляет. Красивейший ренессансный портал ведёт к входу в замок, при котором, как в Везенштайне, разбит парк. Внутри музей восточных Рудных гор, где обо всём понемногу: про почтовые колонны, которые когда-то велел устанавливать в своих владениях Август Сильный, про железную дорогу, соединившую Хайденау с Альтенбергом, про Георга Бера, зодчего дрезденской церкви Богородицы, проведшего в Лауэнштайне детские годы, наконец, про природу здешних мест с уклоном в геологию и экологию. Замковая капелла, восходящая ещё к старинной крепости, поражает богатством убранства. Особенно пышна кафедра, украшенная портретами четырёх евангелистов в костюмах Нового времени. В подвале, как положено, холодные и сырые казематы с бесчисленными былями и небылицами. Из уголовных дел, рассмотренных в замке: в 1616 году за прелюбодеяние казнены мечом брайтенауэрский школьный учитель Кристоф Хессе и 23-летняя вдова Анна Шиндлер. В 1617 году мужчина колесован за то, что зарубил топором своего отца, а тело бросил в межевые камни. Богохульник Каспар Шлинциг и Лоренц Шмидт, стрелявший рядом с церковью, отделались штрафом. Многое помнят камни крепости, её мрачные и студёные коридоры.
А вот осмотреть местную церковь не удалось — она открыта лишь в определённые часы. Такие уж правила, ничего не попишешь. Так что придётся ещё вернуться в эти места. Благо путь и из дома в Лауэнштайн не так уж и долог.
Ещё выше в горы, там, где железная дорога, покинув долину Мюглица, начинает петлять, дикий парк с козами, кроликами, кабанами, косулями наподобие морицбургского. Наглые козлы буквально вырывают из рук посетителей стаканчики с кормом, который можно приобрести тут же, дабы животинушек не пичкали эмэмдэмсами и чупачупсами. Отрада для детей и для взрослых, правда круговой маршрут преодолеть из-за особенностей горного ландшафта довольно непросто.
Наконец, предпоследняя от Альтенберга остановка — городок Гайзинг, который сохранил старины поболее, чем зачем-то объявленный под занавес Второй мировой войны крепостью и, соответственно, разбомбленный Красной армией 8 мая Альтенберг. Живописная улочка фахверковых домов тянется на километр, столетний рефоррмационный камень, вокруг горы. На отшибе открытый бассейн, где я напортачил, утопив в водоёме на самом глубоком месте, где раньше стояла 3 метровая вышка для прыжков в воду единственный шар для кегельбана.
Мы провели в Рудных горах одни из лучших каникул за последние годы. Всеобщее заблуждение предполагает, что отпуск не отпуск, если не летишь туда часами, а всё интересное находится в тысячах километрах за морями, горами и квадратными километрами скучного своего. Люди вытаптывают попсовые, подчас смыслово и духовно выветренные места, перешагивая через подлинные жемчужины, загрязняя нашу атмосферу ненужным CO2, отвергая интересности в 15-ти минутах от дома. А зря. Надо всего лишь раскрыть глаза, предварительно оторвав их от рекламных проспектов турфирм, живущих на влечении многих к моментальной экзотике. Хотя достаточно бросить взгляд в расписание электричек, отправляющихся с ближайшего вокзала, дабы открыть путь к счастью путешественника.
