В любую почти погоду, за исключением разве что совсем уж проливного дождя или обильного снегопада, из окон детской, кабинета и спальни видна мне похожая на жерло огромной мортиры, будто проведённая грубой рукой детсадовца вместо прямой линии горизонта на листе бумаги скала Лилиенштайн — символ Саксонской Швейцарии. И даже сейчас, когда я, перенесённый из пасхальных каникул в муравейник города, пишу эти строки, стараясь запечатлеть для памяти-врунишки существенное из пережитого за эту неделю, чёрная массивная гора вырисовывается отчётливее чем когда-либо в лиловой пасмурности неба между неоготическими колокольнями штреленской церкви Христа и сгрудившимися с другой стороны, стоящими как костяшки домино, высотками студенческих общежитий.
Изоконная близость не обманчива — до Саксонской Швейцарии из Дрездена на электричке с пол-, на велосипеде — два с половиной часа неторопливой езды с перерывом на поедание купленной у подорожных крестьян черешни. И всё же сказать про себя, что я днюю и ночую в этом чудесном уголке я не могу. Верно, что всех своих гостей я вожу на Бастай — на самую популярную смотровую площадку Саксонской Швейцарии, где совсем рядом в скалах кишат на каменном мосту в фотографическом угаре разношёрстные туристы; кто-то впервые за долгие годы оголил тощие икры раз собрался в «квазипоход», кто-то экипировался, весь увешанный карманами, карабинами, пуленепробиваемыми флягами и многоуровневыми рюкзаками, так, будто собрался на месяц в тайгу, а иные почти что и не сменили вечерний туалет, дамские туфельки аккуратно ступают на плиты проложенных дорожек, однако не покидают эпицентр туристического мельтешения вокруг горного отеля «Бастай». Сюда я вожу не только друзей и родных, но и туристов, ибо эффект от вида с бастайских скал наиболее впечатляющ в любую погоду. А уж когда в еловом бору чёрных низин собирается ватный шмоток тумана, а холод децимирует селфющуюся массу, вид сей способен тронуть даже самое невосприимчивое к восприятию природных красот сердце. Что наш язык земной пред дивною природой — эта строчка Жуковского, побывавшего в Саксонской Швейцарии в 1827 году и всё же посягнувшего на описание красот Бастая человеческим языком, приходит на ум: «Что мне сказать вам о несравненном виде с Бастай? Как изобразить чувство нечаянности, великолепие, неизмеримость дали, множество гор, которые вдруг открылись глазам, как голубые окаменевшие волны моря, свет солнца и небо с бесчисленными облаками, которые наводили огромные подвижные тени на горы, поля, воды, деревни и замки, пестревшие перед глазами с удивительною прелестию! Каждый из этих предметов можно назвать особенным словом; но то впечатление, которое они вместе на душе производят - для него нет выражения; тут молчит язык человека, и ясно чувствуешь, что прелестъ природы — в ее невыразимости». Добавим к этому чудному описанию лишь несколько штрихов, наброшенных на бастайский вид двумя столетиями, минувшими с посещения Саксонской Швейцарии Жуковским. Эльба, петляющая в Песчаниковых горах словно Ориноко, вся шёлковая лента, по которой незаметно ползут жуки-пароходы, а на противоположном берегу — крохотные товарняки, гружёные булавочными головками-автомобилями и синие чешские поезда — как на модели железной дороги. Приглушённые сигналы их слышны в отдалении, как и сигналы вальяжных пароходов. Со всеми туристами я приезжаю на машине прямо к бастайской панораме, друзей же веду многотрудным путём от ж/д станции: сначала на пароме переплываем мы удивляющую всех своей узостью Эльбу и только тут становится заметно чудовищно быстрое её течение. От деревушки Нойратен, жмущейся к скалам начинается почти часовой подъём по выложенной в скалах лестнице обычно в компании многочисленных туристов. Впрочем, это самый популярный маршрут всей Саксонской Швейцарии. Большинство туристов даже не подозревают о том, что они по сути у входа в целый мир, откуда они потоптавшись и сделав миллион селфи, уезжают. Когда подъём преодолён и награда открывающейся с Бастая панорамы заслуженна и может быть оценена по достоинству. Привозимые же реагируют по разному. Некоторые буквально впадают в фотографический экстаз, матерятся, записывают видео для друзей и знакомых. Другие, пресыщенные, вытягивают нижнюю губу. Угу. А што тут делать?
Скалы Саксонской Швейцарии не призваны поражать своей высотой. Это не Альпы и не Карпаты. Они и возникли совсем иначе. Не от столкновений тектонических плит, а от вымывания водой и ветром из мягкого песчаника причудливых колонн и блоков. Когда-то, почти сто миллионов лет назад огромное море нанесло 600 метровые дюны песка, который со временем слипся в камень, треснул под напором Праэльбы, ветра, воздействий ледника. Природа, неустанно работая своим острейшим резцом-временем, и сейчас меняет очертания скал, от которых временами откалываются целые блоки. Однако, высота 600 метров остаётся неизменным рубежом высоты самых высоких скал Саксонской Швейцарии.
Название это вовсе не случайно и пошло от швейцарских художников второй трети XVIII века, предпочитавших посещение «пирнских» или «майсенских высот», как они тогда назывались, скучным лекциям в дрезденской академии художеств. Всякий, кто видел покрытые кучерявой зеленью склоны Юры, в которой, как в проплешившем диване серость, виднеются отвесные серые пятна, согласится, что сравнение с Швейцарией не просто для красного словца. Изгиб, вираж, заложенный Эльбой в районе Бастая, превозносят эти края над взятым за образец в названии оригиналом. И ещё непременное преимущество Саксонской Швейцарии, значение которого я стараюсь донести до всех спутников — именно здесь зародился немецкий романтизм. Именно здесь творил Каспар-Давид Фридрих, художник, имя которого известно не всем, тогда как картины его знает каждый школьник. Именно здесь, на пустынных тропинках в окружении непролазных чащ и будто вырубленных великанами-каменотёсами для каких-то исполинских строек отвесных скал, бродил молодой Ганс-Христиан Андерсен, оставивший, пожалуй, самые живописные воспоминания о посещении Саксонской Швейцарии, где он, сын северной и плоской Дании, вдохнул по его словам, чарующую прелесть юга и вдохновлялся таинственными лощинами и первозданной дикостью этих мест, замышляя, быть может, многие из своих сказок. Из пещер и ущелий Саксонской Швейцарии выросла вся как есть первая немецкая национальная опера — «Фрейшюц» Карла Мария фон Вебера и мысль о том, что где-то рядом рыскал, а может и рыщет дьявольский посыльный Самиэль наполняет душу волнительной тревогой. Сколько творческих людей, уставших от скучного рационализма своего просвещённого века, тщившегося систематизировать природу по лекалам Леннея, Жоффруа Сент-Илера, считали своим долгом пройти трёхдневный путь от Пирны по знаменитой «тропе художников», дабы насладиться красотами этого прекрасного захолустья между владениями Веттинов, Гогенцоллернов и Габсбургов, дать нашептать себе причудливой дикостью, что не все тайны мира ещё разгаданы, да и слывущие разгаданным, возможно, обманчивы!
Много раз я бывал на Бастае, но сказать по правде далеко от него не удалялся, оставаясь на пятачке между мостом, руинами средневековой крепости и ратенской сценой под открытым небом. И вот в пасхальные каникулы мне предоставилась возможность пожить с семьёй на снятой сестрой жены даче. Это был, впрочем, целый пансион, сдаваемый иногда покомнатно, а иногда и целиком расположенный над Веленом, живописной деревушкой почти напротив бастайских скал. И хоть были мы обременены тремя детьми и погода выпала скорее рождественская, чем пасхальная, а всё-таки удалось получше познакомиться с этими чудными местами.
Сперва маленькая Пирна — последний крупный город на пути в Саксонскую Швейцарию. Здесь когда-то гулял торопящийся в Майсен Гёте и описывал в письме жене здешние красоты. В этом городке я часто бывал по административным делам, когда ещё жил во Фрайтале. Многие здание в Пирне отмечены знаками минувших наводнений. Особенно разрушительные 1845 и 2002 годов. Площадь старого рынка, ратуша, церковь — немецкая классика. На горе чуть поодаль замок Зонненштайн — печально знаменитая существовавшей там в годы нацистской диктатуры клиникой по уничтожению «недостойных для жизни» — в первую очередь душевнобольных и инвалидов по рождению.
В Пирне я бывал многократно, а вот в крепости Кёнигштайн к своему стыду ни разу. Так что в пасхальный понедельник мы туда и отправились. От одноимённой деревни к крепости, располагающейся на почти двухсотметровом плато, ведут несколько дорог. Все они кажутся одинаково живописными. Сама крепость напомнила мне цитадель в Безансоне. И по расположению, господствующая над величественным пейзажем, и по размаху, и по степени сохранности Кёнигштайн сравним с шедевром Вобана. С крепостных стен открывается завораживающий вид на песчаниковые горы, на грозную махину Лилиенштайна, горы Швейцарии Богемской. Многие здания на территории самой крепости помнят ещё бывавшего на Кёнигштайне по приглашению Августа Сильного Петра I. Особенно потрясает провиантный погреб, служивший даже во Вторую Мировую бомбоубежищем. Тут же по соседству хранилась самая большая винная бочка в истории — на 240 тыс. литров вина, которую, к сожалению, разобрали всю изъеденную червями и прогнившую в начале XIX века. Вот такая вот царь-бочка! В другом здании — один из самых глубокий в Германии колодцев прорытых ещё в XVI веке простейшими инструментами. И действительно, что за крепость без снабжения водой? Забежали на полчаса в музей осмотреть постоянную экспозицию. Решил вернуться туда ещё раз в начале мая, чтобы просмотреть всё подробнее, обстоятельнее.
На другой день отправились мы в Бад Шандау — городок ещё выше по течению Эльбы за Кёнигштайном. Я особенно хотел увидеть воочию старинный ренессансный алтарь, который ранее находился в дрезденской Церкви Креста (Кройцкирхе). И как уже описывал я в своих впечатлениях о Лошвицкой церкви и алтаре Носсени, в церкви Бад-Шандау тоже ни души! Алтарь, изображающий «Тайную вечерю», высится не наблюдаемый никем. Вещь в себе напротив простеньких деревянных стульев, детского уголка напротив с «ковриком тишины», пустых и давно пустых эмпор. Алтарь сей удивительно целостен, устремлён ввысь, фигура торжествующего Христа со знаменем на его вершине напоминает нам о том, что время, когда создавался этот памятник искусства, было время сражений, кровавого спора католиков и протестантов.
В Бад Шандау чувствуется приближение границы. Это уже глухая провинция. Магазинчики, торгующие всякой всячиной — от шлёпок до кофемолок, цветастые платья, которые вряд ли кто когда-нибудь купит, ещё маловероятнее оденет, теребятся ветром на torso-манекенах. Вся деревушка зажата между скалами и Эльбой, а где-то наверху руины средневекового замка, куда мы, однако, не добрались. Зато побывали в информационном центре заповедника «Саксонская Швейцария». Он небольшой, но весьма информативный. С настоящим муравейником в разрезе. Бедные муравьи! Никакой личной жизни...
В этот же день я метнулся обратно в Дрезден на коллоквиум, где застолбил дату презентации своего магистерского проекта. На обратном пути, терзаемый аллергическими соплями, всё же поспел на обратную электричку. Запыхался в бегу, но google.maps, верный поводырь, привёл меня к остановке Штрелен, где я ещё ни разу не бывал. Если бы я поехал до Главного вокзала, как планировал изначально, то на электричку бы точно не успел и должен был бы ехать на следующей. Распустившийся полупустой район Штрелен, пустой поезд, книга в руках, обратный путь в горы и отдохновение, щемящее чувство радости от существования, вне времени и условностей — мои спутанные чувства в тот момент. Столь же пустынна платформа Велен, от которой путь мой лежал наверх, к снимаемой нами дачке. Почти добежал на час раньше запланированного, успев поцеловать на ночь детей.
Последняя важная вылазка была в Швейцарию Богемскую — разделение весьма условно. Ведь это те же песчаниковые эльбские горы, только разрезанные на два региона государственной границей. Вот с чешской стороны я пока не бывал. Разве что проезжал на пражском поезде мимо. А там, как оказалось, раскинулся огромный заповедник с горной речкой, запрудами, скалами и длинными маршрутами, по которым гулять не перегулять. И всюду подстерегают нежданные красоты, тайные ручейки, скрытные прелести и мотивы для фотографов-неверующих Фом души! Мне, как отягчённому франко-швейцарскими воспоминаниями места сии напомнили source de la Loue, источник реки Лу в горах Юра, где мы были почти ровно три года назад. Эх, как летит время! Побываю ли я там снова? Увижу ли ещё эту красоту перед вечным сном? В городке Hrenske виллы-отели льнут к скалам, но туристов мало. Слишком холодно, однако в самом заповеднике люди идут почти непрерывной цепью. Повстречались даже французы! Мы проделали наверное шестнадцатую часть возможного пути, сплавились на челне с неторопливо шуршащим на чешском кормчим, повторяющим особо интересные фрагменты своего комментария к окружающим красотам на немецком. Закусочная прямо на берегу предлагает самим зажарить сосиски, сыр или хлеб на горящем тут же очаге. Всё питание обходится раза в три дешевле, чем по другую сторону государственной границы. Закапризничали дети-племянники — пришлось возвращаться в исходную точку маршрута, курортное Hrenske, на автобусе
